у неё
Эм Соловьева
у нее до сих пор наразрыв болит
даже не сердце, - память.
нет. не покалывает, не свербит,
- разрядами в каждый палец,
чтобы потом сложить указательный в пистолет,
метко к виску приставить,
выстелить в тысячи зим и лет,
которые так чудовищно ни к чему,
которые так предательски не о нем,
что хочется плюнуть в лицо уму,
а сердцу признаться: "нет, сука, не доживем,
не достучимся".

у нее боль собирается между ключицами
и космически быстро скапливается внутри.
он - ее неконтролируемая зависимость,
учащающая сердечный ритм
до смертельно-опасной скорости.
за эти полгода она успела
в него так безбашенно прорасти,
что без него она просто тело
.и ни-ка-кой души.
каждый его звонок она выпивала залпом,
как водку стаканами хроники/алкаши.
ей себя было чертовски жалко,
но это не излечить.

на ее памяти метостазами каждое его слово,
каждый общий знакомый,
каждый, из тех, что еще сохронен,
сон.
это последняя стадия им-болезни,
такие врачи уже не берутся  лечить,
когда внутри не осталось ни слез, ни лезвий

и хотелось бы, чтобы больно, а не болит(с)

письмо для иры
Эм Соловьева
Ир, я бесповоротно схожу с ума,
если, конечно, еще осталось с чего сходить.
мне как будто кто-то душу переломал
и ее не восстановить.
тебя от меня за тысячу роумингов спрятали,
увезли.
для меня такое проклятие,
когда ты не звонишь....
все вокруг по щелчку превратились в предателей,
даже та, в ком мое имя светится.
представляешь, Ир, Катя с Пашенькой
и вправду, кажется, женятся
до 19 лет.
я буду отплясывать на столе,
дробить бокалы и босиком по стеклу.
у меня новые крылья из newlook,
старые (ты же видела?) износились.
ладонями грею не/мой мобильный
(ни трещины, ни царапины, ни сообщений от NAP-а)
Ира, опять это лето,
опять его день рожденья,
опять ему двадцать с хером.
он стал неузнаваемей на целый год.
голова-то ладно кругом идет...
сердце снова - по часовой стрелке.
с этим что делать, детка?!
у меня снова такие мысли
- может их с балкона пора?
стихами выстелены вечера
и столько всего без тебя не.произошло,
что-то по швам во мне разошлось.

прости, мне пора. там Паша звонит,
тот самый, что вы окрестили моим
даже меня не спросив.

двое
Эм Соловьева
каллиграфия моего языка
куда красивей, чем письма на вечности.
Вероятность прочтения подчерка
-быстрей параллели встретятся,
пересекутся в 16 точках сразу.
мои чувства больны проказой
-они сыпятся, дробятся на части.
снег - всего лишь муляж пенопласта.
я впивалась в него каблуками,
врала маме,
что не мокнут ноги,
составляла слова в столбик,
простывала,
влюблялась
в свой собственный хриплый голос,
заменяла серебром золото,
пересыпала со своими мыслями,
на сугробах писала "вернись ко мне"
и сама же стирала надписи.
_чёртова каллиграфия.

*
О молчанье можно говорить часами,
читать Марину Цветаеву,
Пить некрепкий зеленый чай,
учиться по тебе не скучать,
высчитывать формулу цвета моих абсентовых,
под люминесцентными
звездами-лунами,
сутулиться
и бинтовать мои раны от вспоротой нежности
.Только все это - не за чем.

хруsталь
Эм Соловьева
оказалось, я хрупкая. даже слишком
и мой дождь из июля,
а не хрусталя.
вероятность того, что ты мне приснишься
- ноль из ста.
пульсу в такт
разбивался хрусталь о лужи.
мой динамик простужен
-хрипит.
спи. спи. спи
без меня. обо мне. с ней.
перегорели лампочки на луне
"нам" она больше не светит.
голос простуженной флейты
плачет по недовесне.
Лето же счастливо до тошноты.
по воздуху синие синие лен-ты
и ты - отраженьем в ее зеленых.
и мне бы не помнить
твой профиль.
тоннами не глотать кофе
и в жасминовом чае
не искать губами твой запах.
в заплатах
все мои ночи,
простроченные
нитками мыслей о вашем счастье.
впечатай
хоть пару слов себе в память,
из тех, что писала
Я.
а только потом уезжай
на самый край света.
и занимай места
согласно купленным вами билетам
на все эти сны
под луной.