Здравствуй
Эм Соловьева
Алые рассветы, темные ночки встречаем по одиночке. ловим за крылья бабочку, чтоб улетела в форточку, чтоб о стекло не билась. я за нее молилась, честно сказать, не меньше, чем за тебя. пальцы переламывая и дробя свои мысли на гребанные sms. теряется суть и вес в письмах, написанных по деньгам. вместо "я никому тебя не отдам" я пишу всего только "здравствуй". линии рук - ужасной немецкой свастикой растекаются от ответных вибраций. ты мне отвечаешь "здравствуй" и никаких знаков. меня - наизнанку, навылет, наотмашь, наперебой. и предельно хочется быть с тобой самой открытой из всех прекрасных, а хватает только на "здравствуй" и касанье ладони, тыльной частью по твоей правой щеке. пухлые губы искрятся на уголке и готовы вывернуться в улыбку. под ребрами, слева свербит так, что вырвется и взлетит.
ты - одно из моих светил, я - одна из твоих крылатых. крылья давно запрятаны под самый теплый из джемперов. ты поднимаешь бровь, смотришь так, что все нервы лопаются и кипят. твои карие меня клеймят до того, что хочется сдохнуть /на твоих руках./ пеплом седым оседая на облаках и падая вниз - дождем. праздники не вдвоем, завтраки без тебя, бусы пальцами теребя, столик на одного.
мне бы в питерский сквот, чтобы вид из окна: облака, как реклама аэрофлота, провода натянутые под ними. только бы эта осень на горло не наступил

глубокомысленные глупости
Эм Соловьева
знаешь, я сейчас тебе избитую истину - на ладонь.
я, наверно, во сне сильно стукнулась головой,
а потом так неосторожно догналась интервью Б.Г.
такие банальности крутятся в голове,
но жизненно важно, чтобы кто-нибудь это знал:

я вдруг поняла откуда берется некрасивое и печаль.
- красоту без страшного не понять, радость без печали не оценить.
и, уж точно: надо учиться помнить, чтобы уметь забыть.
для кого-то я окажусь красивой, для кого-то страшна как бес,
кто-то будет со мной, как с жизнью, кто-то наспор, на интерес.
люди так не кляли бы зиму, если б не знали  о той весне,
но  не будет любить  тепло так тот, кто ни разу не видел снег
и так не будет болеть прощаньем тот, в чьей памяти нету встреч,
вечерами не греется теплой шалью, та, чьих не обнимали плеч,
она думает: так нормально. ей привычно так холодеть.
знаешь, а не бывает хороших без плохих людей:
не бывает лапочек без блядей
или умных без дураков.
и только та не видела ненависти, что ни-ког-да не слышала про любовь.
относительность, да. действительно, - всему мера, всему Глова.
даже ира не знала б легкости, коль так не болела бы голова.

не! ды! шать!
Эм Соловьева
знаешь, что самое страшное?
- когда на столе две чашки
его и твоя, а никакие не "ваши",
когда некого спрашивать
снилась ли ты ему.
когда с детства помнишь Амур
всего потому,
что там был потерян любимый игрушечный ангел.
когда одной тебя никто не оставил,
потому что никогда и не был с тобой.
когда у тебя не то чтобы перебой,
а вечные мысли, стоящие на ребре
и в августе мечтаешь о ноябре.
когда неживые бабочки на постельном белье,
нарисованные. и телефонный баланс на нуле,
но будь там хоть долларов 100
некому написать "добрых снов".

знаешь, что самое страшное?
- когда пишется о вчерашнем
и не вдохновиться, не надышаться
давно не осталось шанса.

история одного sумасшествия
Эм Соловьева
с-котушек-съехавшая Жаклин
говорила, что ее волосы цвета брэдни,
на деле, они были выжженный апельсин.
стены ее квартиры походили на стенды,
были обклеены фото сотни самых красивых женщин
в лице одной сумасшедшей
Жаклин. она носила пальто и цветные береты,
каждый день упаковывала чемодан и шла на вокзал в надежде уехать
из этого чертово города, не покупая билета.
не то, чтобы не было денег, просто хотелось случайности.
в поступках Жаклин было столько отчаянных крайностей,
что страшно о них даже шепотом говорить.
она даже купила себе мундштук, чтобы красиво грустить,
но для нее сигареты совсем не имели вкуса.
у Жаклин на запястье были янтарные бусы,
их подарил единственный, любивший ее мужчина.
она никогда не была креативна
и сумасшествие, если честно, было ей даже к лицу
- с ним она стала более непредсказуема.
свою любовь Жаклин представила матери и отцу,
накормила их стэйком подгоревшим, словно помпей от везувия,
показала любви свои детские фотокарточки,
целовала руку, надевая ему перчаточки,
а после он даже не позвонил.
кулинарный талант Жаклин
его конечно не впечатлил,
семья показалась скучной и даже пресной,
да и Жаклин была не настолько прелестна,
чтоб выносить ее предсказуемость и стряпню.

прошло 20 лет. Жаклин, укутанная в простыню,
сидит на краю моста и сама не знает чего от себя ждать,
виновник ее сумасшествия уже двадцать лет как женат
на самой пресной из предполагаемых жен,
каждый день неизменен: дом работа/работа-дом
и страсть как мечтает о сумасшедшей любви и таких же снах,
ждет с ней встречи, развода и шизофрении.

Жаклин давно ничего не ждет кроме трех счастливых
семерок на электронных часах.